Критика политического разума Иван Давыдов 
Мы с приятелем вдвоем… То есть нет, тут речь не о дизеле, хотя об умственных наших способностях, конечно, много можно сказать плохого, а украли у нас, если верить агитационным роликам, которых теперь в интернете, кажется, даже больше, чем порно, целую страну. Ну, как минимум, голос.
Хотели даже плакаты изготовить.
Впрочем, победила лень, и в путешествие мы отправились без плакатов.
***
На метро. Это важно – метро. Понятно, что все время хочется сравнений, тем более, что на всех оппозиционных митингах последних времен мы тоже присутствовали. Так вот, при поездках на Болотную, на Сахарова, снова на Болотную, по мере приближения к месту вагоны набивались людьми, в основном молодыми, шумно обсуждающими предстоящий митинг. А тут – пусто. Ну, насколько может быть пусто в метро вообще. Обычное утро выходного дня, люди едут по своим делам, ни суеты, ни предвкушения.
На Библиотеке в вагон вошли три дамы в летах и шубах.
- Смотри, вот сотрудницы какой-нибудь бухгалтерии, - сказал мой спутник. – Таких-то туда и сгоняют. Наверняка, они тоже на митинг.
Может, был он прав, а может, и нет, но только выйдя на Фрунзенской, мы натолкнулись на кучки людей с транспарантами. Тоже немногочисленные – ни ажиотажа, ни давки.
***
Ажиотаж начинался выше – уже на поверхности. На Комсомольском.
Мы ведь не просто так приехали, а на шествие. Согласно опубликованным на официальном сайте сторонников Путина планам, в 11:30 должно было стартовать шествие по Фрунзенской набережной до Лужников. Мы подъехали часам к одиннадцати – привычные к хаосу Болотной, мы явно недооценили дисциплинированности борцов с оранжевой чумой.
Так вот, на шествие мы наткнулись сразу: сотни людей, явно подавленных большим и чужим городом, растерянных и озадаченных, кто с шариками, кто со свернутыми плакатами, а кто и налегке, - толкались по проспекту, переспрашивая друг у друга, где метро.
А все повороты на набережную перекрывала милиция.
Мы решили прогуляться, и пошли к стадиону пешком.
Глянул под ноги. Под ногами – втоптанные в грязь белые ленты и порванная брошюра «Путин. Коррупция». Любопытно, это сторонники принесли и ритуально уничтожили вражескую амуницию, или провокатора поймали? Били? Выжил?
Не узнать.
***
Митинг по плану в час, времени куча, хотя после неудачи с шествием непонятно, верить ли официальным сообщениям. Вдруг у них строжайшая секретность, стремление сбить врага с толку, плюс необходимая для победы стремительность, - люди-то серьезные, не нам чета.
Решили, однако, рискнуть и уселись в ресторанчике, но так, чтобы видеть подходы к стадиону. Взяли по кофе.
Стали подтягиваться и другие участники. Группа ряженых в казачьей форме. Оно и понятно – масленица, как без ряженых. Три человека, долго и занудно требовавшие у бармена алкоголя: ехали сутки, болеют, надо бы подлечиться. До четырех не торгуем, - повторил раза три суровый армянин. Наконец болезные осознали и в печали ушли.
Вошел какой-то человек в шарфике с надписью «Я за Путина». Мы заинтересовались ценным артефактом:
- Такие раздают здесь где-то?
- Нам в нашей спортивной организации выдали их централизованно, - ответил обладатель шарфа, и, застеснявшись, вышел.
Но самое интересное творилось за окнами: людской поток, не то, чтобы огромный, но внушительный, тек в сторону стадиона. А навстречу ему, в обратном направлении, - такой же поток. Примерно за час до митинга – бегство, и довольно массовое, участников. Удивительно.
***
К стадиону – через две шеренги все тех же срочников, сквозь строй. У стадиона – ряженые. На самом деле, то есть, ряженые, а не казаки. Поют, пляшут. Мягкие, медовые сисочки у ней, что-то такое.
Сисочки. Надо ж такое мерзкое слово выдумать, да еще и для обозначения довольно-таки приятных предметов.
***
Протолкавшись на стадион, мы поняли, отчего беглецов не ловят. Лужники были забиты до отказа. В сумме, то есть, тысяч сто народу, не меньше. В центре сцена, на сцене поет какая-то древняя группа из второсортных. «А-студио», кажется. Пожилые дамы на трибунах пританцовывают.
Скучные, однообразные плакаты. «Мы за Путина». «Нам нужен Путин». «Россия и Путин». Путин, Путин, Путин, Путин, и без скаредности – ряды восклицательных знаков. Запомнились по-настоящему два произведения уличного искусства: «За родину! За Сталина! За Путина!» и «Янки! Руки прочь от Путина!»
Люди все прибывают, певица со сцены уходит, на огромных плазменных экранах – ролики. Спортсмены за Путина. Екатеринбург за Путина. Петербург за Путина. Режиссеры за Путина. Актеры за Путина. Певцы за Путина. Экскаватор за Путина. Танк за Путина. Врачи за Путина. Больные за Путина.
Флаги. Тысячи флагов. Триколоры, имперки, флаги прокремлевских, извините за выражение, молодежных движений, просто белые полотнища с портретом, естественно, Путина, и – это совершенно поразительно – у самой сцены, неизбежно попадающие в кадр, на всех гигантских плазмах видимые синие знамена с надписью «Русское молоко».
***
И люди вокруг. У сцены беснуются специальные какие-то активисты, но на трибунах – спокойные, слегка даже растерянные люди. В основном немолодые. Едва ли богатые. Простые люди. Хорошие, кажется, люди. И тотальность происходящего вокруг на них, похоже, не сильно давит. На меня давит, а на них нет. Пришли, как на нелюбимую, но нужную работу.
И тут на сцену выскакивает Дмитрий Губерниев, телеведущий, и неведомая мне дама из общественной приемной Путина. Они вопят, пытаются завести толпу, отборные активисты, гвардия у сцены ревет в ответ, но трибуны отвечают слабо. Начинается почему-то концерт радио «Шансон». Поет певец Трофим. Поет Григорий Лепс. При его появлении, кстати, спокойные пожилые мужчины оживляются, кричат.
И параллельно – настоящий исход, митингующие эвакуируются тысячами. На трибунах уже заметны проплешины.
Где-то за спиной моей, на верхних ярусах, начинают громыхать барабаны. Там, наверное, нашистка Света из Иваново.
***
Михаил Леонтьев. Красное лицо, мешки под глазами, безжалостный крупный план, громадный плазменный экран. Микрофон в руке предательски подрагивает. Леонтьев кричит, что мы не хотим совершить массовое самоубийство.
Кстати, мы ведь действительно не хотим.
Что-то невнятное про козни заграницы. Зрители вокруг меня, похоже, не понимают, о чем говорит Михаил. А сам понимает ли?
Представитель профсоюзов, знаменитый начальник цеха с Уралвагонзавода, - мужики вокруг, как ни странно, не знают, кто это и шутят про «начальника транспортного цеха», древняя эстрадная шутка, мэр, летчик - и.
Вот тут уже и трибуны начинают реветь. К сцене идет торопливо невысокий человек. Движенья быстры. Прекрасен ли? Весь ли, как божия гроза? С наших высот не разглядишь.
***
К моменту, когда Путин начал говорить, ушло не меньше трети публики. Но появление его остановило бегство. И ревели в ответ на вопрос – любите ли, мол, родину – от души. Впрочем, про любовь было недолго, сразу пошло про войну, про то, что надо выстоять, и что победа будет за нами.
Потом, несколько внезапно, Путин признался, что не может не процитировать Лермонтова. Спросил, помним ли мы, чем занимались его чудо-богатыри накануне битвы (про чудо-богатырей повторил он несколько раз, образ явно его увлек, у Лермонтова, правда, просто богатыри, как известно, не мы, ну, да Лермонтов, Суворов, какая разница; раз уж речь о войне, так Суворов даже полезнее).
А мы что, мы помним. Кто кивер чистил, весь избитый, кто штык точил, ворча сердито, мотая длинный ус.
Но, оказалось, премьер не об этом. – Умрем же под Москвой! – закричал премьер.
Пойди, пойми их. Один говорит, - не надо совершать массового самоубийства, второй говорит – умрем. Впрочем, все умрем. Надо было, все же, рисовать плакат про то, что мы умрем при Путине. Сам велел.
Он еще сперва обещал процитировать Есенина. Заинтриговал. Черный человек глядит на меня в упор, и глаза наливаются голубой блевотой, словно хочет сказать мне, что я жулик и вор, так бесстыдно и нагло обокравший кого-то, - что-то такое в голове вертелось.
Но с Есениным не сложилось, призвав засыпать Подмосковье трупами, государь откланялся, и на сцену вылезли музыканты из группы «Любэ».
***
А вот люди – люди вокруг, пару раз оживившиеся, увидев национального лидера, как-то быстро впали в привычную апатию. И я, похоже, кое-что понял. Я не знаю, кого согнали, кого заставило начальство, кто зарабатывал свою пятихатку (эти, полагаю, как раз и сбежали, отметившись, еще до начала действа), а кто пришел сам. Но это не так и важно. Вот эти спокойные, слегка растерянные, явно не богатые, проживающие довольно тяжелую жизнь люди, - действительно, главная опора режима. Я говорил уже – они пришли, как на скучную, нелюбимую работу, на которую ходить все-таки надо, потому что семья, ответственность, обязанности, банальные бытовые нужды. Их довольно тяжелая жизнь – их главная ценность, а страх, что станет вдруг еще тяжелее, - главная движущая сила. Путин, ненадолго привлекший их внимание, - уже не человек, но лишь иероглиф пресловутой стабильности, сам по себе ничего не значащий, важный только вкупе с сохранением хотя бы нынешнего, условного весьма благополучия.
Они, те, кто сидит сейчас вокруг меня, и еще миллионы тех, которые никуда сегодня не пошли, которые ценят редкий свой выходной, проголосуют за него, не особо задумываясь, и обеспечат победу в первом туре. Ну, или, как минимум, достаточную базу для того, чтобы дорисовать победу в первом туре. Но он уже не их надежда, не их герой, не их лидер. Он их потерял. Как только им станет хуже, - а им станет хуже, нам всем станет хуже, Путин своими рассуждениями о войне с неведомым противником как раз на что-то подобное пытался намекнуть, - они отвернутся. Просто не станут его поддерживать. И значит суетящийся там где-то внизу, на синей сцене, перед отборными сторонниками, среди нелепых флагов «Русского молока» герой, неизбежный победитель выборов, уже проиграл страну.
***
Его уже победили, просто это пока не так заметно. Дословно цитату не воспроизведешь: «мы» в строку не ложится. То есть, это точно не мы. Но вот зато и он, и суетящаяся вокруг челядь, - проиграли, ушли, в прошлом.
Хотя, тут сложнее. Не удивлюсь, если года через три в тех же Лужниках тот же Губерниев будет с тем же задором агитировать за другого лидера. И Лепс непременно споет. И Трофим. И Расторгуев.
***
Полагаю, кстати, Расторгуев никогда не видел того, что довелось ему увидеть 23 февраля 2012 в Лужниках. Как только Путин закончил речь, полузаметная эвакуация обратилась в массовое бегство. Все, буквально все, за исключением людей совсем стойких (ну или хитрых, вроде нас, имеющих опыт посещения стадионов), в едином порыве поднялись, и, показав любимому певцу премьера спины, устроили адскую давку в проходах. Даже отборные путинцы, из числа допущенных к сцене, начали в беспорядке отступать. Николай Расторгуев пел перед пустым стадионом.
***
Выбирались долго, давились не меньше часа, а потом, обойдя многочисленные кордоны, двинули к Комсомольскому. Все-то шли к Спортивной, и там, наверняка, творился кромешный ад.
А мы вдруг оказались среди сотен – на самом деле, сотен – автобусов, с номерными знаками всех мыслимых и немыслимых субъектов федерации. Вопрос о том, почему в метро утром не было ажиотажа, отпал сам собой.
Пожилой и невероятно печальный человек едва не плакал, прижимая к уху телефонную трубку:
- Да не знаю я. Откуда я знаю, где я? Я чего, был здесь, что ли? Не могу я найти автобус!
А один молодой человек, в трениках и спортивной куртке, автобус свой благополучно нашедший, курил возле открытой двери, и утешал товарища:
- Да ладно, еба, чего ты. Концерт, вон, зато послушали. Лепс, еба. И этот, как его.
Да, действительно, как его?
24.02.12 8:19
